Всякому человеку знакомы потрясения. Вот сверкнёт ослепительно молния, следом рванёт, как хороший заряд тротила, гром, содрогнутся стены дома, — и невольно губы зашепчут слова молитвы...
Но бывают потрясения другие. Вот звучат в храме слова Апостола Павла: «Кто не любит Господа Иисуса Христа, анафема...» (1 Кор. 16:22). «Да будет проклят!» — есть и такой перевод. И понимаешь, что тоже молния ослепила, тоже громом колыхнуло, да посильней, пожалуй...
Как же так, скажут те, которых, увы, немало сейчас встречаешь, — религия должна давать заряд любви, терпимости, всякого там гуманизма, а тут так некрасиво получается — «будет проклят».
Да, красивого мало, согласен. Мало его и в Евангелии, особенно в двенадцати «страстных» отрывках из Четвероевангелия, которые читаются вечером за богослужением в Великий Четверг. Там плевки, площадная брань, гогот и глумление римской солдатни, которым понравилась эта идея «венчать Царя» терновым венцом; свист плети, которая бритвой вонзается в тело, кровь; рев, как на стадионе, озверевшей от вида крови, осатанелой толпы: «Рас-пни! Рас-пни!»
Красивого мало. И нет гуманизма и терпимости, как хотелось было и Пилату тоже. Кривит он рот. Не так все получилось... Эти упрямые иудеи настояли на своем. Если бы не опала кесарева... Впрочем, все равно на него донесут, и вызовет его император Калигула на суд в Рим, отстранит от власти и отправит в ещё более далёкую Галлию, где примет Пилат кончину неправедную... Но это будет потом. А пока слышит Пилат в затаившемся городе отдалённый стук кувалды, прибивающей к древу Креста огромными коваными гвоздями истерзанную плоть Сына Человеческого, стук, похожий на последние удары сердца... Но далеко от этого стука сердце Пилата, погрязшего в суетном, периферийном...
А тут, у Креста, два центра мира со своими полюсами. Один клокочет ненавистью, неудовлетворённый и самим Распятием: «Если ты Сын Божий, сойди с Креста, а мы посмотрим!» ... «Посмотрим, придёт ли Его выручать Илья!» ... «Других исцелял, воскрешал, что Себя-то не спасёшь?!»... А кто-то шёл себе мимо на Пасху, благостный, если и остановился, так только для того, чтобы для приличия хохотнуть вместе со всей окружающей Распятие толпой...
Нет, не всегда нужно быть с народом, даже если он и богоизбранный...
А другой мир только ещё осознавал, что он есть, только поднимал голову, как поднимает на Распятие свой безжизненный взгляд Богородица; как пристально смотрит на умершего Христа римский воин, сотник, вдруг прояснившимся взглядом и вдруг сказавший своим всё ещё улыбающимся сослуживцам: «Послушайте, а Он ведь и в самом деле Сын Божий...»
И ещё кто-то из той же «церковной верхушки», приговорившей Его, подойдёт, далёкий от весёлости, и долго будет пристально всматриваться в Его лико измождёнными бессонницей глазами: «Умер ли?! Точно ли умер?! Можно ли, наконец, успокоиться?!»
В тот час не только церковная завеса в древнем храме царя Соломона, весь мир разодрался надвое, с верхнего края до нижнего. И если этот хруст, этот раздор не прошёл ещё и через твою душу, если не кровоточит твоя разодранная надвое душа, если она не болит — ты ещё не христианин, не обманывайся. Так, сбоку стоишь и смотришь. Или тоже на Пасху идёшь с народом, с куличиком ежегодным, с этим одноразовым пропуском своим в храм Божий, а лучше на кладбище, к мёртвым людям с мёртвым венком, и тоже с народом. Пусть и хранится где-то «у шкапчике» твой крестильный крестик, который наденут на тебя, когда положат и тебя твои заботливые родственники в гроб. А что толку? Не знал ты Христа при жизни. Нужен ли он тебе после смерти?
...А тебе, моя лукавая душа, нужен Христос?!
«Здоровые не имеют нужды во враче». Ничего не потерявшие, могут ли радоваться нежданному обретению утраченного? Если ты не погибаешь, зачем тебе Спаситель? Если ты не умер на Кресте со Христом, как благоразумный разбойник, будет ли твоей радостью и воскресение Его из мёртвых, воскресение и твоё в Его Царстве Света и Истины?!
Вот стоит перед Крестом богатый юноша, который все заповеди с детства сохранил. Смотрит юноша с недоумением на Распятие, качает головой, ничего не понимает... И снова уходит... Он обречён на этот уход, потому что не может разменять своей значимости, потому что развил в себе душу мелкую, суетную. Он никогда не даст нищему крупной монеты, отсчитает потную мелочь. Проникнувшись ошеломляющим величием этой скорбной минуты, он, встряхнув головой и быстро взглянув на Распятие, и тут что-то быстро отсчитает и что-то бережно положит в прах к ногам Богородицы...
... Не ты ли это, моя лукавая душа?!
Не откупиться от любви, взывающей к нам с Распятия, мелкими грошами своей души. Ею нельзя немножко «попользоваться». Она не измеряема и неделима. И «напрокат», как нынче платье невесты, не даётся. От неё нельзя взять лишь кусочек. Она целостна, вся вот здесь, на Кресте. Или приходи и бери всю, или проходи мимо. И тем, что ты прошёл мимо, ты сам отлучил себя от единственного источника Любви, сам исказил себя, обокрал, попросту — уничтожил. Всё, что осталось в тебе — лишь призрак жизни, миражи её, мерцающие угольки страстей. А то лучшее, красивое, достойное, что было в тебе, ради чего ты и родился на свет, — иссякло, как вода сквозь пальцы...
«Кто не любит Господа Иисуса Христа, анафема...» — это не угроза, не наказание. Это констатация факта, диагноз, если хотите. Это очистительная гроза, которая смывает мутные потоки, чтобы воссияло солнце...
P. S. Помню, как, будучи ещё студентом пединститута, первый раз смотрел в одном из Ярославских кинотеатров фильм А. Тарковского «Андрей Рублёв». Достаточно тяжёлый в целом этот черно-белый фильм неожиданно заканчивается цветными кадрами — подлинными иконами преподобного иконописца. Вот движется медленно «взгляд камеры» по лику Спасителя, останавливается на Его глазах, на взоре, обращённом в нас. Долго, долго смотрит в нас Спаситель. И вдруг слышится раскат грома... А потом тишина... И шелест дождя...
Кто-то нарочито шумно вставал в это время со своих мест и спешил пройти к выходу, в насмешливом разговоре с приятелем, подругой, соседом стараясь поскорей проболтать неуютное впечатление от фильма... А кто-то (я видел этих одиноких людей!) боялся пошевелиться в своем кресле, всё смотрел заворожённо на экран и украдкой смахивал со щеки слезу...
Вековое молчание
Одно из самых любимых мною мест из Евангелия — это когда жадная до зрелищ толпа привела к Спасителю поутру женщину, «взятую в прелюбодеянии»...
То есть, люди всю ночь не спали, выслеживали, были какие-то агенты, информаторы, — делом занимались, одним словом. И вот удача! «Взяли в прелюбодеянии!» Застукали, голубушку, на месте преступления! При свидетелях накрыли, как полагается! Теперь не отвертится! И вот привели, «тёпленькую», эту женщину к храму, привели ко Христу...
Толпа шумит, клокочет. Посередине стоит, ни жива, ни мертва, эта женщина. А «ведущий шоу» объясняет, мол, по правилам, по закону Моисея, надо бы её камнями побить. Ты, мол, Учитель, как, не против?...
У любого зрелища с таким накалом страстей должен быть свой финал. И толпа уже пережила мысленно это камнеметание. Они, зажатые в руках, эти потные камни, уже просвистели в воздухе, тупо и гулко ударяясь о человеческую плоть. И это тело уже извивалось на земле в конвульсиях, теряя чувствительность и теряя сходство с человеческим телом, превращаясь во что-то окровавленное и бесформенное — на радость «праведникам» и псам...
И кто посмеет вырвать у толпы с красными от перевозбуждения глазами эту «игрушку»?!
Никто, кроме Христа...
И вот Христос, наклонившись низко, что-то там пишет перстом на песке. Низко свесились волосы, закрывают Его невозмутимое лицо с тонкими и правильными чертами. Тревожно смотрит женщина на Этого Человека, на то, что Он делает. Понимает, что от Него зависит её судьба. Она тоже всё уже пережила. Она находится за гранью бытия...
Удивлённо смотрит, постепенно затихая и остывая, толпа, тоже проникаясь неким новым ощущением, ещё неведомым, пока неясным...
А Он всё сидит, склонившись к земле, и всё что-то там чертит на песке...
Проходят века и даже тысячелетия, а мы все, как дети, играемся перед Спасителем в какие-то свои человеческие «правды», все приводим к ногам Христа своих оппонентов, «взятых в их грехах», лягая их для большей убедительности аргументами обвинения, грозимся Страшным Судом, возмущаемся, почему Он молчит, почему Он не вмешивается, не принимает нашу сторону, где такая очевидная правда, подтверждённая к тому же свидетелями?!
Но, как же хорошо, что Господь молчит...
Вымеренность Его молчания, противопоставленная всей нашей суете, — это то, на чём ещё держится мир. Как только наша суета перевесит и возьмёт «верх» — конец всему... И полетят камни... И Страшный Суд...
Грехокосилка
Одна девушка поехала отдыхать в Крым, поехала одна. Опытный глаз маньяка выхватил её из толпы. В новостях сообщили: «погибли две гражданки Украины и одна россиянка». И вот эта россиянка — наша, переславская. И отпевал её в одном из наших городских храмов мой друг. Не буду рассказывать, как выглядела эта девушка в гробу. Страшно представить, что пережили её родные и близкие, что могла пережить перед смертью она сама. Особенно страшно становится, когда пытаешься поставить себя на место её родителей. Невольно отгоняешь от себя такие мысли, боишься «накликать» беду на свой дом, на своих близких. Гораздо легче считать, что беда, хоть и имеет, конечно, место, но находится где-то за пределами твоего личного мира. А ещё удобнее считать, что «дыма без огня не бывает», что все несчастья и беды, которые происходят с людьми из нашего ближнего окружения, вызваны прямыми или косвенными грехами этих людей или их близких. То есть, мир — это такая причинно-следственная машина, которая разумно запрограммирована стричь грешников и обходить праведников. Этакая «грехокосилка»...
И придумываешь ты себе такую машину в пору своего неофитства, обкладывая ваткой лжи свой кокон, который готовишь себе для многолетнего уютного пребывания в Православии...
«Грохнули» банкира — так ему и надо, ворюге! А вот какого-то священника прямо в монастыре убили «братки». А может, он был им денег должен, или как-то ещё с ними связан? Девушку изнасиловали... — так они же сами провоцируют! Вон они какие раздетые летом ходят! Страшно глаза поднять. Так и идёшь, в столбы врубаешься...
Ребёнка невинного зверски убили. И тут «причину» найдёшь: знать, по грехам родителей.
Но есть в этой области и вовсе виртуозы. Один знакомый священник, лет пятнадцать назад, вынимая по запискам из просфор частички, если случалось частичку уронить на пол, никогда её не поднимал, но многозначительно комментировал: «Значит, какой-то грех у того человека (за чьё имя была вынута частичка)! Бог не допустил!»
Когда случилась в нашем доме страшная беда: внезапно умер мой старший брат, а отец после этого слег в неизлечимой болезни, тот же священник снова многозначительно улыбнулся: «Смиряет вас Господь!»...
Но я уже понимал тогда, что мстительный и злобный божок того священника и Христос не имеют между собой ничего общего...
Проходит время. С великим стыдом я сломал и выбросил на помойку эту идиотскую машину неофитского мироустройства и понял, что и дня не прожил бы в этом мире, если бы в нем действительно работали, как таксистские счётчики, эти непреложные причинно-следственные законы, детище фарисеев...
«В это время пришли некоторые и рассказали Ему о Галилеянах, которых кровь Пилат смешал с жертвами их. Иисус сказал им на это: думаете ли вы, что эти Галилеяне были грешнее всех Галилеян, что так пострадали? Нет, говорю вам; но если не покаетесь, все так погибнете. Или думаете ли, что те восемнадцать человек, на которых упала башня Силоамская и побила их, виновнее были всех живущих в Иерусалиме? Нет, говорю вам; но если не покаетесь, все так же погибнете...» (Лк. 13:1—5)
«И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними» (Лк. 6:31)
Кто не подпишется под этими словами? Кто с ними не согласится? Едва ли мы найдём таких. Есть эта мысль и у древнего Конфуция. Звучит она и в Талмуде, и в Коране. Эта мысль вполне солидарна с законами справедливости. Но дальнейшие слова Христа сразу же выводят нас за рамки этой общечеловеческой справедливости: «И если любите любящих вас, какая вам за то благодарность? Ибо и грешники любящих их любят...» (Лк. 6:32)
И действительно: если это естественный закон, что ему цена? Не вменяем же мы в праведность реке её течение? Естественно помочь слабому, заступиться за ребёнка ... старушке помочь через дорогу перейти...
А если эта дорога — федеральная трасса, на середину которой старушка с велосипеда упала чуть не под колеса пролетающих мимо машин — спасти её, поднять, помочь вместе с велосипедом добраться до обочины — это, наверное, вдвойне хорошо, вдвойне естественно. И не о чём тут было бы и говорить ... если бы не дальнейшие действия этой старушки, которая, придя в себя от падения и осмотревшись, вдруг заявила своему спасителю: «Вот ты-то меня и сбил своей машиной! Я на тебя заявлять буду!»
Правда, не совсем то, что мог бы услышать человек, рассчитывающий на элементарную человеческую благодарность?
И самое печальное то, что случай этот не выдуман мной, а произошёл в нашем городе буквально на днях. Самое печальное то, что многие люди, узнав об этом, скажут, усмехнувшись: «Не делай людям добра — не получишь от них зла!»
Значит, себе на голову раздобыл себе приключения человек, который, увидев попавшую в беду старушку напротив Сретенской церкви, бросился её выручать?! Значит, не безопасно теперь старушек через дорогу переводить? Значит, естественный закон уже не естественен?!
Конечно же, нет! Просто у того, что мы считаем в мире простым и естественным, совсем всё не просто. «Брать» — дар не меньший, чем дар «отдавать», если посмотреть на эти понятия с позиций не барахолки, а Евангелия. Спасённая бабушка просто была его лишена. Она оказалась не готовой к тому, что к ней отнеслись не так, как она привыкла. Ей проще и удобней было оставаться в том мире зла, в котором ей естественно жить, чем принять мир добра, который для неё не обитаем. Проще было решить, что, если человек бросился к ней, значит, есть к тому причины. Значит, он виноват. А иначе что б ему не пройти мимо, как все?
И мы поступаем с вами точно также, когда сражаемся за «свою» «правду». «Враг» в наших глазах всегда мелок и комичен. А мы всегда весомы и значимы. Вот только линия фронта очень быстро перемещается от внешних врагов в наш собственный дом. Муж доказывает жене, что жить в одном доме с тёщей — это не по Евангелию, это посягательство на главу семьи, то есть, читай, на главу Церкви, то есть, на Самого Христа! А жена говорит, что именно про него, мужа, сказано в Священном Писании, что «он прилепится к жене своей, и будут плоть едина...» Он к жене, а не жена к мужу. Спорят супруги до хрипоты, спорят, размахивая Священным Писанием, как боевыми знамёнами...
«Но вы любите врагов ваших, и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего...» (Лк. 6:35)
А вот эти слова уже не вместимы в человеческое сердце. Под ними не подпишется ни мусульманин, ни иудей. Китаец хитро усмехнётся и пройдёт мимо. Да и мы солжём себе, если скажем: да, мы живём по этому закону, который дал нам Христос. Не живём мы по нему.
Несанкционированный детский митинг, или «Осанна в Вышних...»
Мы привыкли к присутствию детей (нарядно-одинаково одетых и правильно-организованных) на самых серьёзных взрослых мероприятиях.
Вспомним ли мы советские съезды партии или самые современные политические акции: дети — цветы жизни с флажками и стишками-речёвками — являлись и являются неким необходимым умилительным компонентом, который, с одной стороны, показывает «человеческое лицо» заказчика представления, с другой стороны, позволяет последнему тут же сделать под шумок что-нибудь предельно бесчеловечное. И это работает в веках безотказно, как автомат Калашникова. Доверчивое человечество всегда «клюёт» «на детишек».
Возможно, поэтому, когда мы читаем в Евангелии рассказ о том, как Господа, идущего в Иерусалим, еврейский народ встречал с детишками, мы невольно начинаем воспринимать эту картину как традиционный публичный архетип...
А, между тем, это не так. Точнее, это правда только отчасти.
Еврейский народ действительно хотел видеть во Христе своего политического лидера, своего царя и постоянно искушал Его властью, как это делал дьявол в пустыне. И после насыщения 5000 человек пятью хлебами и двумя рыбами, как и после чуда воскрешения четверодневного Лазаря, иудеи смотрели на Христа грубыми плотскими глазами, желая от Него реальных выгод. И, не дождавшись, никогда уже не простят Ему своего собственного обмана. Иудеи будут мстить Христу, утверждая впоследствии в веках, что Его, в отличие от Магомета, например, или Моисея, или даже полумифического принца Сиддхартхи Гаутамы, никогда не было. (Вспомним хотя бы начало романа Булгакова «Мастер и Маргарита», разговор поэта Бездомного с Берлиозом на скамеечке на Патриарших прудах). И в этом плане они правы: такого Христа, которого они хотели видеть, хотели иметь своим царём, действительно никогда не было! И там, у ворот Иерусалима, они встречали выдуманного ими же человека.
Политические игры всегда одинаковы во все времена. В этом отношении иудеи ничем не отличаются от наших современников. И встреча у ворот Иерусалима, как всякая политическая акция, была организована по всем законам жанра: восторженный еврейский народ, дорога, устланная цветами и одеждами «преданных граждан», которые, как флажками, машут веточками от финиковых пальм и, как с плакатов, выкрикивают возгласы-здравницы...
Но вот дети. Были ли они запланированы в «сценарии встречи»?
Это легко проверить. У каждой акции, в том числе и в евангельских событиях, есть свой организатор. Мы из Евангелия знаем, что это фарисеи. Именно они контролируют каждое общение Христа с народом. Именно они стараются направить это общение в угодное им русло, а когда эти попытки терпят крах, именно они организуют народ кричать Пилату «распни, распни Его», обвиняя Христа в претензии на венец царя Иудейского, именно в том, к чему они так и не смогли Его склонить. Они организуют освобождение Варравы вместо Христа. Они подкупят стражу и сформируют общественное мнение, утверждавшее, что, де, Христос не воскресал, а тело Его, мол, было выкрадено ночью учениками-апостолами. Они великие организаторы!
Но вот здесь, когда дети сами по себе вдруг стали славить Христа, именно фарисеи возмутились, приступили к Иисусу и потребовали от Него, чтобы Он запретил им!
Детский «митинг» не был ими ни организован, ни санкционирован. Он был стихийным!
И возможно, только и именно к детям и пришёл в Иерусалим Христос. Во всяком случае, только на их приветствие Он ответил, сказав фарисеям, требующим, чтобы Он запретил детям славить Себя: «... Разве вы никогда не читали: из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу?»
Но откуда они взялись, дети? На иконе праздника мы видим их и ползающими на земле, в ногах у ослицы, на которой восседает Христос, и на деревьях, и среди взрослых.
Откуда они явились, да ещё и в таком количестве, что обратили на себя внимание?
Дети стремятся ко всему живому, ко всему подлинному.
Дети тонко чувствуют средоточие жизни. Они стремятся к нему, как пчелы к благоухающему цветку. И в тот день они собрались ко Христу как к Источнику жизни. Собрались к Нему, в отличие от взрослых, совершенно бескорыстно.
«Вели им замолчать!» — требуют у Христа фарисеи. Они требуют у источника Жизни, чтобы дети перестали славить жизнь, радоваться ей, чтобы они перестали быть детьми. Они хотят, чтобы теперь дети сутками сидели перед компьютерами, в играх, «в контактах» (потеряв контакт с ближними и Богом), в интернете, повисая в «сети» своей бессмертной душой, как в паутине.
Сегодняшние «фарисеи» культивируют в сознании четырнадцатилетних отроков и отроковиц навязчивые мысли о самоубийстве. Они добиваются и практически добились уже упразднения семьи как самого главного общественного института после Церкви Христовой, которую также пытаются одолеть, упрекая Церковь в том, что она, несмотря на все удары и потрясения, остаётся самой собой. Всё их раздражает,бесит в Церкви, но более всего то, что она есть, что она, живая, продолжает свидетельствовать о живом Христе.
«И некоторые фарисеи из среды народа сказали Ему: Учитель! Запрети ученикам Твоим. Но Он сказал им в ответ: сказываю вам, что если они умолкнут, то камни возопиют» (Лк. 19:39—40).
Откуда такая ярость, негодование, дерзость, позволяющая обращаться непосредственно ко Христу?! Митрополит Иоанн Вендланд объясняет это в проповеди на праздник «Входа Господа в Иерусалим» от 1 мая 1983 г. Он говорит: «Они (фарисеи) любили жизнь тоже, но не ту жизнь, которую принёс Спаситель... Вечную жизнь от Отца...»
Они строят жизнь по своим сценариям и планам. И эти планы разрушил Своим Рождеством младенец Христос. И полилась невинная кровь Вифлеемских младенцев. И эти планы были нарушены детьми и младенцами, собравшимися чистым сердцем славить Христа, входящего в Иерусалим...
Они не отступят, конечно, от своих планов, и «работа адова будет сделана и делается уже...» (В. Маяковский «Разговор с товарищем Лениным») И в Иерусалим, конечно, войдёт тот, которого они себе выдумали, войдёт «во имя свое». И будут его, конечно, встречать и дети, как и полагается. Но они не будут уже детьми, как и он не будет никогда Христом Господним...
А как могут «возопить камни»? А камни вопиют по-разному: землетрясениями и извержениями вулканов могут «вопить», восстающей на человека стихией, климатическими и природными катаклизмами...
Возможно, камни ещё не вопиют, но ропот их уже давно слышен...
