Мы же одиночеством порой заболеваем всерьез и надолго. Но почему?

В свете христианского отношения к жизни, к людям, к которому мы призваны стремиться, становится сначала чуть заметно, а потом кричаще очевидно, что корни нашего одиночества кроются в нас самих. Чаще всего — в нашей нездоровой любви к себе, в непомерном желании, чтобы нас любили и относились к нам с таким же трепетом и вниманием, как мы относимся сами к себе. А если окружающие эгоистичны в той же мере, что и мы? Тогда и выхода из такого вот ущербного, на самом деле, переживания одиночества не предвидится.

Но не ради ли нас Господь сошел на землю? И разве не к нам обращены Его слова: ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них (Мф. 18, 20)? Или вот эти: Я с вами во все дни до скончания века (Мф. 28, 20)?

Христианство нас всех делает родными, людьми одной крови. Мы собираемся в одном храме, каждый из нас — малая частица Церкви, вместе мы приступаем к Чаше со Святыми Дарами. Нас, рассеянных чад Божиих, Христос собрал воедино. Церковь для нас тот дар, которым человеческое одиночество преодолевается. Все остальное зависит только от нас самих: воспользуемся мы этим даром или нет.

Мой совсем небольшой опыт жизни в Церкви — доказательство того, что в храме человек всегда не один. Разобщенность среди православных людей в Церкви, конечно, присутствует, но вряд ли мы будем ее переживать как драму личного характера. Я, например, навсегда запомнила свое первое Прощеное Воскресенье, Чин прощения. Шла служба, и в какой-то момент все в храме подались куда-то вперед. Я не могла разобраться, что происходит, и не понимала, что нужно делать конкретно мне. Храм был переполнен людьми, а я была почти у самого входа. Начала спрашивать кого-то из рядом стоящих людей, мне начали что-то отвечать, объяснять. И вдруг абсолютно незнакомая мне до этого прихожанка нашего храма взяла меня за руку, потянула за собой и сказала: «Пойдем, не бойся!». После этого случая появилась твердая уверенность, что в храме я всегда не одна, мы все тут немного родные, даже если совсем незнакомы.

Самое главное в тот момент, когда тебе подали руку,— не остаться «стоять» на том же месте навсегда, не продолжать ждать, что тебе всегда кто-то будет подавать руку. Тебе уже помогли, теперь и ты должен смотреть по сторонам, чтобы подать руку кому-то еще.

Ведь одиночество, как мне кажется,— это всегда ожидание. Ожидание, что кто-то сделает нам шаг навстречу, поймет, оценит, заметит, потратит на нас время и т.д. и т.п. Это чувство, все же возникающее — от излишне серьезного отношения к себе, своему состоянию, от привычки нянчиться с собой. Мы ждем от других людей того внимания, которое привыкли оказывать себе сами.

Но разве не нам говорит Христос в Евангелии: Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее (Лк. 9, 24). Значит, стремление и готовность не культивировать свое Я, не дрожать над ним, как над чем-то очень дорогим, а наоборот — забывать о нем, помня в первую очередь о Боге и ближнем, которого мы призваны любить,— должны стать определяющими в нашей жизни. Это кажется, конечно, странным. Ну как можно забыть о себе? В итоге же оказывается, что такое забывание приносит немало облегчения. Потому что, на самом деле, ни с кем нам не бывает так трудно, как с самими собой. И просто махнуть на себя рукой иногда очень полезно. Все мы знакомы с выражением «Не помнить себя от счастья», и все мы переживали подобные состояния. Но мы можем точно так же не помнить себя, когда заняты каким-то делом, когда поглощены заботой о ком-то или когда нам удалось вдруг сосредоточиться на молитве.

Чувство одиночества, как правило, прочно связано с ропотом на жизненные обстоятельства и неосознанным осуждением. По крайней мере, в моем случае это бывало именно так. Одиночеством, если мы его переживаем как проблему, нельзя быть довольными. И мы ропщем, часто даже не отдавая себе в этом отчета. А окружающие, которые, как нам кажется, отказываются нас замечать и любить, всегда будут в наших глазах далекими от идеала людьми, и осуждение тихонько приживется в нашем сердце.

Но если учиться жить без ропота на обстоятельства и перестать оценивать ближних с точки зрения «как они относятся ко мне», то и чувство одиночества незаметно уходит. Ведь оно очень субъективно и существует лишь как наше переживание.

Да и когда мы остаемся, как нам кажется, совсем одни — мы на самом деле оказываемся наедине с Богом. Просто для нас это испытание. Мы не привыкли быть с Богом один на один. В мире есть так много всего, к чему мы привязались. В ежедневной суете, в ежедневном общении с людьми нам проще, в этой стихии мы, как дома. Поэтому и стонет порой наша душа, нигде не обретающая покоя: ни в общении с людьми (которое не складывается так, как нам бы хотелось, как мы ожидаем), ни наедине с Богом. Святитель Николай Сербский писал об одиночестве следующее:«Одинок тот, кто не знает Бога, даже если имеет в друзьях полмира. …Безо всего можно и без всех, только без Бога нельзя: вот о чем их свидетельство (пустынников), которое они, словно драгоценный капитал, оставили Церкви».

И действительно, как может быть одинок человек, непрестанно разговаривающий с Богом? Только для нас такой идеал очень далек, да и не хотим мы на самом деле стремиться к нему как к чему-то самому важному. Нам больше хочется более понятных земных благ. От того мы и одиноки. И только когда наша ущербная любовь к себе будет полностью вытеснена любовью к Богу и в Боге к ближнему, мы, наверное, и сможем избавиться от тоски одинокой души. Об этом и две главные заповеди: Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим (Мф. 22, 37) и люби ближнего твоего, как самого себя (Мф. 19, 19). Душа, живущая такой любовью, уже не помнит себя и не знает одиночества.

Юлия Семенова