Батюшка, начнем беседу с того момента, когда Вы поняли: Бог есть, и это что-нибудь да значит в Вашей жизни. Словом, как Владимир Зайцев веру выбирал?

В детстве я был хулиганом, бандитом и разбойником, но, вместе с тем, неплохо учился. К пониманию того, что Бог есть, меня привела дорога. Поэтому всем очень советую путешествовать. Мне было лет 12-13, мы с папой ехали из Екатеринбурга в нашу деревню в Курганской области - кстати, село называется Ново-Петропавловское, наверное, поэтому Петр и Павел - мои любимые апостолы.

Ехали мы на мотоцикле «Урал». Дорога была очень тяжелая. У нас быстро сел аккумулятор. С большим трудом мы заводились после остановок. Шел дождь. Пару раз мы съезжали в кювет. И я помню, что еще перед городом Каменск-Уральским я стал молиться про себя и говорить: «Господи, помоги нам добраться». Никакого религиозного воспитания у меня не было. Папа не был крещен, а маму хоть и крестили в детстве, но семья наша была атеистической. И слова молитвы не могли возникнуть из предыдущего воспитания.

Поздно вечером мы приехали домой. А на следующее утро я встал с ощущением: «Надо же! Попросил - и получилось!» Для меня стало очевидно: оказывается, есть Тот, Кому есть до меня дело. Я был просто счастлив оттого, что меня на этой дороге Кто-то нашел. И тогда пришла мысль, что, значит, надо как-то соответствовать: помимо того, что можно просить, надо еще и не забывать благодарить.

Но, поскольку религиозному воспитанию и образованию взяться было неоткуда, проходили обычные стадии филогенеза. Мне попалась в руки книга Куна «Легенды и мифы Древней Греции», и я немедленно начал обожествлять весь окружающий мир. Если шел на рыбалку, то просил Посейдона, чтобы он мне пескариков или окуньков подкинул. Когда мы собирали урожай, я тайно от родителей брал несколько картошин, шел в поле и выкидывал их обратно - опять-таки, в благодарность Богу. Уже потом, изучая архаические формы религии, я увидел, что такое прохождение через примитивные религиозные формы - это естественный процесс становления человечества.

В каникулы люди обычно уезжают из города, чтобы воздухом подышать. А я, как всякий деревенский юноша, наоборот, из деревни ехал в город. Здесь жили мои бабушка с дедушкой - тоже, в общем-то, не ахти какие религиозные люди; дедушка вообще был очень идейным коммунистом, а бабушка с дедом не спорила, но в храм иногда заходила - по каким-то супернадобностям. Единственное, что она мне когда-нибудь сказала о религии - я помню, мы ехали мимо церкви, и бабушка обратилась ко мне: «Знаешь, Володя, верующие люди - это самые добрые люди в мире и никогда никому никакого зла не причинят». Помню, дед еще фыркнул за рулем своего «Запорожца», но ничего не сказал.

В городе я обязательно заходил в Ивановскую церковь, причем, всегда попадал на отпевание. Только потом я понял, почему именно на отпевание. Я приходил днем, а все церковные службы совершаются утром и вечером. Помню, покупал тогда на сэкономленные деньги самую большую и дорогую свечку за 3 рубля, подходил, дрожа, к подсвечнику, втыкал ее, забывал зажечь и убегал. Было жутко страшно, но тянуло... Дня 2-3 после этого был под впечатлением. Но при этом не возникало мысли, что нужно ходить в храм регулярно и, вообще, попытаться что-то о вере узнать. Это была примитивная дань Богу за текущую жизнь. Все мое знакомство с Православной Церковью, таким образом, умещалось в рамки одного подсвечника и двух-трех походов в храм за все лето.

Помню, что первое жизнеописание Иисуса Христа я прочел в книжке Гегеля «Философия религии». Ничего себе, так это все на самом деле было?! В 10 классе я стал слушателем заочной школы юных историков, мы получали там различные задания, и, как правило, один из четырех вопросов касался религиозной темы. Это побуждало искать литературу, читать, отвечать. Поэтому знакомство с разными религиозными традициями складывалось благодаря таким изданиям, как «Настольная книга атеиста» или «Атеистический словарь». Оказалось, что это книги очень дельные и полезные для религиозного образования, потому что из них многое можно было узнать. Отрывки из Евангелия меня всегда завораживали - от них веяло чем-то необычным.

Но, опять-таки, из разных форм христианства мне больше нравилось католичество - понятно, почему. И тех людей, и нынешних воспитывает поток информации. Тогда это был кинематограф, а о «блестящем» католичестве нам рассказывали «Три мушкетера» с Д'Артаньяном и загадочным кардиналом - очень умным и хитрым и, вместе с тем, привлекательным; «Узник замка Ив»; потом, если помните, сериал «Спрут», ради просмотра которого все бросали всю свою деятельность - там был адвокат Террозини, мерзавец, но очень набожный человек. Все это было блестяще, интеллектуально, публично. А Православная Церковь была представлена фильмами, где мы видели низкие своды, капающую с них воду, людей в черных рясах - абсолютно ничего интересного. С точки зрения эстетики советский кинематограф представлял Русскую Православную Церковь, мягко говоря, не привлекательной для молодого человека. Поэтому я и думал, что, если уж выбирать что-то, то католическую церковь.

За год до моего поступления в Уральский Государственный университет, на исторический факультет, я решил: буду молиться. И каждый вечер молился о том, чтобы Господь помог мне поступить. Становился лицом на восток, осенял себя крестным знамением - как потом понял, неправильно - и так в течение целого года. А под конец учебы в школе я решил, что буду креститься, но только после того, как поступлю в вуз. При этом я никогда не делал поступление в университет залогом своего крещения: мол, Ты, Господи, помоги мне, а я тогда в благодарность крещусь. Нет, это были два слишком важных события, причем, крещение было более важным, чем поступление. И их не надо было смешивать.

К этому времени я научился соотносить свои нравственные поступки с тем, что я у Бога прошу. И, сталкиваясь с разными житейскими проблемами, старался поступить по слову 33-го псалма: «Уклонися от зла и сотвори благо». Считал, что нужно с молитвой соединить какой-то подвиг и ради того, чтобы Господь помиловал, либо в качестве благодарности, отказывался от каких-нибудь гадостей, которые делал в обычном порядке. И очень остро переживал, когда случалось нарушить свое обещание.

В момент знакомства со своим будущим вузом я приметил храм Вознесения Господня. Он тогда только открылся. Храм на горке, рядом с университетом, высокий, небесного цвета. Я туда даже зашел один раз - мне очень понравилось. Про католичество я уже и не думал, и не вспоминал. Решил, что именно здесь буду креститься.

Это произошло в воскресенье, на следующий день после сдачи вступительных экзаменов. Нас крестилось 90 человек. Какие уж там огласительные беседы! Крещаемые были - от 80-летней бабушки до трехмесячных младенцев, которые пищали, кудахтали, ворковали - то есть, стоял шум. При этом голос молодого священника, который нас крестил, был очень ясно слышен.

Крещение продолжалось три часа. Крестили нас в детской купели, и поэтому я нормально отношусь к крещению взрослых без полного погружения в определенных ситуациях. Если это неправильное крещение, значит, я неправильно крещен, и все мои благословения и службы ничего не значат. Но, думаю, это не так. Батюшка в конце крещения сказал, что было бы очень хорошо в ближайший же день причаститься. Он вкратце рассказал нам о Причастии - я из этого рассказа ничего не понял, кроме того, что надо завершить процесс.

Надо так надо. Я пришел в храм рано, не выспался; есть еще запретили. Словом, настроение было пониженным. Смотрю - справа, в углу, стоит какой-то священник. Это был отец Александр Железнов. Он принимал исповедь. Я подошел к нему, батюшка посмотрел на меня понимающе и спросил: «Ну, что, грехи-то есть?» - «Много». Он меня исповедовал. А служил как раз тот самый священник, который нас крестил. Но я до конца службы не дотерпел. Меня повело, замутило, голова закружилась - в общем, я ушел, не дождавшись Причастия. Пришел домой немного расстроенный, но все равно счастливый, первые месяц-два после крещения я буквально летал над землей.

Месяц я прожил в своей деревне, а в конце августа вернулся в город. Надо было исповедаться и причаститься. Пришел в храм вечером «на разведку» - и хорошо, что пришел, так и надо было. Смотрю - в углу исповедует священник, который меня крестил. С моего крещения прошло полтора месяца, нас там было 90 человек. Я к нему подхожу, а он на меня смотрит и говорит: «Ну, что ж ты, Владимир, так долго не идешь?»

Я потом только узнал, что крестился 26 июля, а рукоположили этого священника в священный сан 9 июля. То есть, ему тогда как батюшке было всего 2 недели. Это был отец Димитрий (Байбаков).

Молебен возле часовни святой великомученицы Екатерины

Я так и подумала, когда Вы сказали про ясный, звонкий голос священника. А какой храм Вы считаете своей духовной альма-матер?

Это сложный вопрос. Родился я, все-таки, в Вознесенке. И ходил туда, пока отец Димитрий там служил. Причем, ходил так, как не ходил больше никуда и никогда, каждый день после учебы. То есть, это 3-4 пары, потом вечерняя служба, а потом еще мои вредные вопросы о. Димитрию, которые продолжались часа два после службы. Потом мы вместе ехали в трамвае. Это было просто счастье. Нынешние люди не представляют, что это такое - возможность общаться со своим духовником в ежедневном режиме, очень помногу. Этот период меня вырастил и воспитал. Отец Димитрий подарил мне Закон Божий и Библию, которую я сразу не осилил, потому что начал с Ветхого Завета и тут же сломал мозг.

На примере отца Димитрия я понял, что батюшки бывают разные - твердые, жидкие и газообразные. И это хорошо, это правильно. Например, он при мне мог понервничать. В Вознесенке тогда собиралась молодежь. Помню, мы сидим в одном из помещений, и отец Димитрий говорит: «Вам не стыдно? Окна пыльные - некому протереть!» И сам залез на подоконник и начал их тереть. Мы подошли помочь, а он: «Идите отсюда, я сам все уберу!» Это было так живо и по-человечески, что я подумал: «Ну, так это мое!» - потому что это соответствовало нормальной человеческой реакции. При этом он всегда поражал иным взглядом на ряд вещей. Когда он говорил: «Мы же верующие люди. Мы как христиане должны поступать так-то и так-то», - это как обухом по голове стукало. Я понимал, что вера действует в человеке, а не является чем-то прочитанным и наносным. Когда отец Димитрий снимал рясу, выходил из храма и садился в трамвай, он все равно оставался священником. И в любом месте он вел себя как священник - с одной стороны, властно, а с другой - по-доброму, по-церковному, по-христиански. Везде, кругом.

Я помню, он жил одно время на Керамике, в общежитии, и по дороге к нему я обдумывал кучу разных мистических идей, а, приехав, начинал пороть всякую чушь. А отец Димитрий говорил вдруг: «Вовка, помоги шкаф передвинуть!» - и тут же все в моей голове прояснялось. И такому воспитанию я благодарен. Все положительное, что кто-то, возможно, обо мне сказал бы - все это не мое. Во-первых, Божие, а, во-вторых, Господь послал отца Димитрия, который меня родил - как апостол Павел родил тех, кого он крестил.

То же самое можно сказать про храм целителя Пантелеимона: это был храм отца Димитрия Байбакова. Каков поп, таков и приход. Он смог создать такую атмосферу, что мы все жили одной идеей: нам надо построить новый храм. Мы молились в приспособленном помещении, обеспечивали приходскую жизнь, посещали отделения больницы, распространяли по 10 тысяч «Православных газет» по всей округе (это было ноу-хау, никто до отца Димитрия в городе этого не делал), вели занятия воскресной школы численностью в 70 - 80 человек и занимали для этого ДК Птицефабрики, потому что старый храм всех не вмещал, ездили в Санкт-Петербург и Москву закупать дешевые иконы.

Все это было благодаря тому, что отец Димитрий сам этим жил. Он на каждой службе, особенно праздничной, говорил: «Дорогие прихожане! В храме сделано то-то и то-то. Все это - на ваши копеечки, вашими трудами. У нас нет каких-то крупных спонсоров. Это все ваша любовь, ваша забота».

И это настолько вдохновляло, что люди трудились беззаветно, отдавая все силы, все средства тому, чем он нас заразил и воспламенил. Наверное, не было в то время другого такого храма в Екатеринбургской епархии.

Какие традиции Пантелеимоновского прихода прижились в храме святителя Иннокентия Московского?

Неформальный стиль общения с прихожанами. И, все же, отношение духовенства к людям у нас - это жалкая копия того, что нам когда-то показал отец Димитрий. Жалкая - потому что он неповторим. Но копировать - это, все-таки, дурной тон, правильнее каким-то образом преломлять через свою личность, что мы и делаем.

Кроме того, у отца Димитрия я постарался перенять традицию звонкого богослужения. Свой, в общем-то, тихий голос я стараюсь сильно напрячь и придать ему писклявые тона, потому что они слышнее на богослужении. Для меня самого было очень важно ясно слышать службу. Поэтому я всегда любил маленькие церкви. Пусть там немного народа, зато точно знаешь, что любое слово будет услышано. Это не значит, что большой храм - это плохо, но маленький храм - это удобно.

В маленьком Иннокентьевском храме живет и действует большой и дружный приход. Причем, поражает, с одной стороны, вот эта самая простота в общении, а с другой стороны - там же собрана интеллектуальная элита! Как это получилось?

Люди пришли сами и остались, слава Богу. Не я один в этом отношении трудился - я могу добрым словом вспомнить отца Александра Игонина, нашего прежнего настоятеля, который эти же Пантелеимоновские традиции экстраполировал и возрастил в храме Иннокентия Московского.

У меня жутко вредный характер, со мной трудно общаться, я очень необязательный человек - как по объективным, так и по субъективным причинам. Но наши прихожане почему-то меня терпят. Я думаю, что отец Илья Александров очень хорошо меня дополняет. Там, где недорабатываю я, он успевает стабилизировать обстановку.

Ну, и плюс к тому - наши прихожане личности самодостаточные, яркие, поэтому, скорее, их можно спросить: почему вы все тут соединились? Ведь это был их выбор. А мы лишь приметили всех. А некоторым даже попытались подарить самое большое счастье, которое только может прихожанин мужского пола получить в своем приходе, а именно: службу в алтаре. Но это - не только право ношения стихаря, это еще и грязь от кадила, которую надо убирать, и пыль на подоконниках, которую надо вытирать, это приход в храм раньше остальных - в общем, это работа.

Отец Владимир, меня всегда восхищала миссионерская активность храма святителя Иннокентия Московского. Приход очень быстро отреагировал, в частности, на ситуацию вокруг Екатерининского собора. Известны также и молебны на Кафедральной площади, где у нас под брусчатку закатан Богоявленский собор и могилы предков.

Нам это проще делать, потому что мы находимся рядом, в центре города. Я думаю, что если какое-то безобразие происходит рядом с храмом Целителя Пантелеимона, там тоже быстро реагируют. Сожгли икону возле храма - отец Евгений в тот же день дал соответствующие комментарии. Поэтому я не сказал бы, что у нас что-то особенное. Степень пассионарности у нас, действительно, несколько повышенная. А, поскольку у нас активные прихожане, то и мы, духовенство, должны им соответствовать.

Если говорить о ситуации с Екатерининским собором на сегодняшний день, я думаю, наш губернатор, дай Бог ему доброго здоровья, сможет справиться с той волной критики, которая ударила больнее по нему, нежели по церковным людям и самой идее восстановления храма. И сейчас должен, наверное, рассматривать это как вопрос личной чести. Потому что именно его смешали с грязью.

Для христианина это, конечно, счастье и благо, что его репутация пострадала наряду со Христом Спасителем и разрушенным храмом. Но для политика это, безусловно, повод догнуть свою линию, и мы будем его в этом всячески поддерживать.

Я считаю, что мы все от этой ситуации только выиграли. Екатерининский собор, как лакмусовая бумажка, обозначил, кто есть кто. И церковный народ должен понять, с кем ему по пути, кто работает на благо Матери-Церкви, а кто продолжает политиканствовать, разглагольствовать и разрушать. Как бы ни было некоторым православным диссидентам противно, но нынешняя власть в лице обоих наших Президентов и тех губернаторов, которых они назначают - это наши друзья. Потому что от них пользы больше.

Мы установили возле храма плакаты по Екатерининскому собору и не уберем их до тех пор, покуда не начнется восстановление собора. Эти плакаты пробовали портить, рушить - это не страшно, полиграфия работает отлично, напечатаем столько, сколько надо.

Что касается Богоявленского кафедрального собора, то мы дерзко называем себя его притвором. Владыка позволил нам фундамент этого храма иметь при себе (памятная плита Богоявленского кафедрального собора, обнаруженная во время раскопок, установлена в воротах храма Иннокентия Московского - прим. автора). И он ежедневно нашим прихожанам и духовенству напоминает о том, что нужно еще сделать: вот камень лежит - надо к нему еще шпиль приделать.

И это тоже случится. Потому что не бывает такого, чтобы человек молился, а Господь не помог. А тут молится много людей сразу. Из личного опыта я точно знаю: поставь перед собой цель, начни о ней молиться и работать, и все будет.

Мне в этой ситуации все время вспоминается то противодействие, которое приходилось преодолевать в связи с постройкой Храма-на-Крови и монастыря на Ганиной Яме. Там битва тоже была нешуточная. А сегодня это - визитные карточки Екатеринбурга и области, туда в первую очередь привозят почетных гостей. Взять хотя бы недавний визит германской делегации - ведь не к Антею повезли госпожу Меркель, а в Храм-на-Крови.

Можно вспомнить и предшественника Меркель, господина Шредера. Он кланялся в пояс нашим протодиаконам, которые спели ему «Многая лета» там, где когда-то пролила кровь его соотечественница, Императрица Александра Федоровна. Опять-таки, не забудем, как госсекретарь США Джеймс Бейкер посещал это место как одно из значимых в своем визите в Россию и на Урал в частности. Правильно там храм стоит. Потому что на таких местах слава Божия обнаруживается. Поэтому, чем больше сейчас сопротивление по Екатерининскому собору, тем, наверное, лучше будет потом.

2005 год. Освящение городских улиц после гей-концерта

Святую Екатерину не пускают не только на так называемую площадь Труда (все-таки, истинное ее название - Екатерининская, по имени собора). Название области, вопреки даже простой логике, по-прежнему остается революционно-террористическим. У нас два таких примера на всю страну - Санкт-Петербург, окруженный Ленинградской областью, и Екатеринбург - центр Свердловской области.

Когда противники переименования говорят о том, что оно невозможно, потому что для этого требуется внести изменения в Конституцию, они допускают ошибку технического плана. Простите - возможно. У нас в Конституции, например, было записано такое положение как выборность губернаторов. Тем не менее, во время бесланских событий легко подправили Конституцию и ввели назначение губернаторов и выборность их местным парламентом. Так что прецедент технического отношения к данному документу есть, и не один. Следовательно, не надо ссылаться на документ, который «совершенно невозможно изменить».

Второй момент: говорят, что переименование потребует огромного количества денег. На самом деле никто не считал, сколько это потребует денег, поэтому утверждение абсолютно голословно. Простите, таблички с названиями городов меняют довольно регулярно: они выходят из строя, корректируются правила ГИБДД, требуется лучший оформительский вариант - никто не просчитывает данные расходы. Сколько денег было потрачено на Дворец наших парламентариев? По различным данным от полутора до шести миллиардов рублей. Это - только на стройку. А на содержание, коммуникации, обслуживание и прочее? То есть, это вопрос приоритетов. Почему депутаты, которые так или иначе будут участвовать в принятии волевого решения, могут позаботиться о презентабельности своих рабочих мест и не хотят позаботиться о презентабельности области?

Третий момент касается ребрендинга. Говорят, что Свердловская - это традиционное название области, это история нашего города, с ней сжилось много поколений. Но даже Сбербанк проводит ребрендинг своего зеленого кружочка! А здесь - гораздо более серьезный вопрос: кем мы предстаем перед человеком, открывающим атлас мира и попадающим взглядом на Свердловскую область?

Мы предстаем людьми из прошлого. Это атавизм советской эпохи, неадекватное отношение к текущим событиям. Если нам необходимы инновации и модернизация, давайте начнем с самого простого - с названия. Для западного человека имена большевиков, коммунистов и террористов - это либо красная тряпка, либо удивление: а почему они за это держатся?

После объединения Германии исчезли такие названия, как Карлмарксштадт и еще ряд революционных наименований. Они тоже существовали десятки лет, но европейское сознание с этим не смирилось. Почему? Потому что дурно пахнет данная история. Как вы яхту назовете, так она и поплывет.

Вот поразительное событие. 11 сентября 2010 года, Божественная Литургия возле часовни святой Екатерины. Мы с пономарями возвращаемся в свой храм. И, кто бы вы думали, встречает нас на Плотинке? Представители молодежного крыла РКРП, человек 40 молодых ребят с несколькими взрослыми, которые кричат удивительные слова на улицах города: «Ленин! Партия! Комсомол! Че Гевара!» и прочее.

Но если для человека Че Гевара - не просто символ протеста, а кумир, то надо вспомнить, что это был профессиональный убийца, террорист, специализировавшийся на государственных переворотах. То есть, за романтическим флером скрываются вполне конкретные вещи, укладывающиеся в рамки уголовного кодекса. Интересно, эти ребята хотели бы, чтобы к ним в квартиру пришел такой Че Гевара и сказал бы: «Слышь, ты, капиталист маленький! Может, ты живешь и скромно, но лучше, чем волгоградский комбайнер. А ну-ка, поделись-ка! Зачем тебе дорогой MP-3 плеер за 6 тысяч рублей? Давай-ка я его у тебя счегеварю!» Он будет после этого так же восторженно орать это имя? Думаю, нет, за собственность он будет держаться и бороться.

Слава Богу, что эти ребята молодые - молодым свойственно совершать ошибки; гораздо хуже, когда старые совершают ошибки, потому что это уже серьезно. Старый человек доведет свою ошибку до логического завершения. А молодой - нет. Он ошибется, натолкнется на препятствие, лоб себе расшибет и скажет: «Ну, ладно, все. Это я переболел...»

Область до сих пор Свердловская. К чему это приводит? На улице Карла Либкнехта работает музей Истории Екатеринбурга, где продолжается выставка «Черный менеджер революции». Замечательная выставка, пусть она продолжается, потому что лучше всего себе представить личность товарища Свердлова можно по этой выставке. Там экскурсовод с дивным напором рассказывает: «Этот человек 17 раз сидел в тюрьме!» Вот это радио «Шансон»! Вот это приехали! Он переплюнул всех «авторитетов», уголовных лидеров и «крестных отцов» за те 30 с небольшим лет, которые прожил! 17 раз человек сидел! Достойная жизнь! А если еще разобраться, за что он сидел?

На этой выставке есть «прекрасные» стенды: как монтировать взрывные устройства, как Яков Михайлович со своей командой боевиков в лесу учился стрелять, чтобы убивать представителей власти, жандармов, богатых горожан, грабить банки. Там есть описание того, как и из кого он создавал ячейки своей организации: не стеснялся сотрудничества с таким отморозком местного разлива, как Кадомцев - его боевики очень «хорошо» поработали в Санкт-Петербурге, на руках этих людей море крови.

Хорошая выставка, на самом деле, для того, чтобы посмотреть и сделать вывод, как не надо. Другое дело, что экскурсовод почему-то этого не замечает. Я, когда ходил на эту выставку, спросил: «Как вы думаете, такой музей Джохара Дудаева или Шамиля Басаева в городе Грозном тоже будет пользоваться популярностью? Там-то стенды по изготовлению взрывчатки и созданию террористического подполья были бы намного круче! Герои - закончили свои жизни на баррикадах!». Экскурсовод на меня посмотрела, улыбнулась и предложила перейти к другим стендам - видимо, менее провокационным. Это грустно. Значит, человек уже влился в атмосферу черной свердловской куртки и считает, что это правильно.

Прихожане Свято-Иннокентьевского храма

Я тоже была на этой выставке. Знаете, просто поразительно. Только что экскурсовод рассказывала о том, что Свердлов был умнейшим человеком, мощным организатором, прекрасным оратором, который мог даже разнородное собрание, изначально настроенное негативно, заставить голосовать так, как ему было надо. Стоило мне спросить про приказ о расказачивании (страшный документ, дающий указание о геноциде казаков, подписанный Свердловым) и о роли Якова Михайловича в убийстве Царской Семьи (а Храм-на-Крови - в двух кварталах от этого дивного музея, воспевающего убийцу), как девушка сказала, что про участие в убийстве Царской Семьи у них нет сведений, а приказ о расказачивании Свердлов подписывал как Председатель ВЦИК - это номинальная должность, он ничего не решал. То есть, все организаторские таланты пропали у него на время руководства Центральным Комитетом? Он ВЦИКом не мог управлять, будучи его председателем? В общем, печально это все…

Так мы же живем в условиях названия этой области. И дети вынуждены будут знакомиться с данным персонажем. А персонаж этот к Уралу имеет очень небольшое отношение - ну, в тюрьме он здесь сидел разок - другой; причем, известно, чем он в уральских тюрьмах занимался: вместе с командой революционеров организовывал комитеты сторонников, которые угнетали всех вокруг, в том числе и матерых уголовников. И, конечно же, никто «товарищей» в тюрьмах не обижал, жили они, как сыр в масле и особо не боялись тюремного заключения. А, кроме того, Свердлов вместе с боевиками Кадомцева готовился здесь к санкт-петербургским событиям. Вот весь его «гигантский» вклад в то, чтобы наша область носила его имя! Где там Чикатило сидел? Давайте эту область назовем Чикатилинской по такой логике. А что? Герой средств массовой информации, казненный в тюрьме!

Свердлов - личность абсолютно мрачная, нет ни одного светлого момента, нет примера, на котором можно было бы учить молодежь, если только вы ее не хотите воспитать в качестве бандитов, уголовников, террористов. Следовательно, когда у нас была КПСС, которая ассоциировала свою легитимность с деяниями этих персонажей, такие наименования областей и городов могли иметь место просто с точки зрения тогдашнего правительства. Но сейчас, когда легитимность основана на свободном выборе народа, адекватность старых наименований абсолютно непонятна.

И я, опять-таки, могу только реверанс сделать в адрес губернатора, который сказал о том, что название области должно быть изменено. Именно Александр Сергеевич Мишарин в свое время стал локомотивом переименования станции Свердловск-Пассажирский в Екатеринбург-Пассажирский. А, кстати, этот момент - переименование железнодорожного узла - был самым дорогим в денежном смысле. Вот это действительно были финансовые затраты! Они уже осуществлены. Сейчас чего бояться-то?

Многие ведут речь о том, что Екатеринбургская область звучит как-то не так, давайте назовем область Уральской. Приводится и такой аргумент: не было никогда в истории Екатеринбургской области.

Зато была Екатеринбургская губерния. Сначала в конце 18 века распоряжением Екатерины Второй здесь была учреждена Екатеринбургская губерния. А потом - в советские годы, когда была расформирована Пермская губерния, с 1918 до 1924 года у нас вновь была Екатеринбургская губерния. Поэтому прецедент есть. Уральской областью она не может называться по одной простой причине: Урал слишком большой. Что делать с рекой Урал, которая по Оренбуржью течет? Назвать как-то еще - а зачем, если были первичные названия? Что касается критики, что не все районы входили когда-то в окаем границ Екатеринбургской области, так не все районы и в Свердловскую область входили. Границы менялись, и это ни на чем не сказывалось.

Все плюсы от этого наименования очевидны. Потому что персонаж, в честь кого мы называем город и область, абсолютно светлый - это великомученица Екатерина. Не было принято в Российской империи в честь самих себя называть города, но в честь своих небесных покровителей. И мы свои имена носим в честь святых. Это в советское время называли друг друга Даздрапермами и прочим бредом.

Да, люди привыкли к этой традиции советского периода, и поэтому многие никак не могут понять, что царственные особы не себя, любимых, увековечивали в названиях городов, но отдавали их под покровительство своих святых. И Екатеринбург - это город святой Екатерины.

Отец Владимир, хотелось бы затронуть еще один вопрос. В этом году Вы стали заведующим кафедрой теологии Уральского горного университета. Масштабы свалившихся на Вас забот даже сложно представить. Зачем Вам это надо?

Я очень долго этому сопротивлялся. Отключал телефон, не приходил на назначенные встречи, пытался сделать все для того, чтобы ректор Горного, Николай Петрович Косарев, во мне разочаровался. Но потом просто поговорил с людьми, работающими вместе с ним - как с теми, кто является друзьями, так и с теми, кто составляет немногочисленную оппозицию; посмотрел сайт университета, послушал выступления Косарева, и подумал, что если он нуждается в каком-то моем участии, надо ему помочь. И наш Правящий Архиерей это благословил и поддержал.

Одно время я имел отношение к открытию специальности «Теология» в РГППУ, и теперь решил создать здоровую конкуренцию. Во-первых, это будет подстегивать руководство университетов и преподавательский состав к борьбе за будущих абитуриентов. Во-вторых, у духовенства, которое дает благословение на поступление, будет возможность отбора. А, в-третьих, сами абитуриенты получат возможность более пристрастного отношения к вузу со странной специальностью, с которой они собираются связать свою жизнь. В Горном университете я чувствую себя комфортно, мне нравится туда приходить. Помещения, отведенные под кафедру теологии - это сказка, об этом можно только мечтать.

Как же все это сочетается с деятельностью в храме?

Не сочетается никак! Поэтому я благодарю Бога, что Он имеет ко мне милосердие и еще полтора года назад приклонил волю Правящего Архиерея к тому, чтобы мой ближайший друг, священник Илья Александров, стал клириком нашего храма. Правда, к отцу Илье я отношусь несправедливо. На все, что он делает для меня, отвечаю самой черной неблагодарностью. Такого человека надо было бы беречь больше, носить его на руках, сдувать с него пылинки, а я на нем езжу, как на рикше.

Но именно тем отец Илья, очевидно, и дорог, что он, пожалуй, единственный из всех знакомых мне священников, может прочувствовать любую ситуацию - сложную, нестандартную. Он может откликнуться на любую мою просьбу - от замены меня в командировке в Чеченской республике до починки компьютера.

Совсем недавно я ему часть долга вернул - он переезжал из одной квартиры в другую, и ему нужна была помощь. Нас было 4 человека, мы перевезли весь его скарб за полтора часа. У отца Ильи - жена, двое детей и еще один - в проекте, в пузике у мамы. Так вот, у отца Ильи есть только три тяжелые вещи: это маленький холодильник, комод, который я вообще выбросил бы, потому что он старый и обшарпанный, и маленькая стиральная машина, которая войдет в любую ванну. Все остальное - это были узелки и мешочки.

И поэтому если еще раз кто-нибудь попробует мне сказать, что попы зажрались и живут хорошо, я за ухо притащу его в квартиру отца Ильи и попрошу, чтобы он мне сказал: это - хорошо? Но в этом он весь. Все свое отец Илья носит с собой, да еще и носит за мной.

А теперь - внимание! Об этом не знают еще даже наши прихожане, это пока эксклюзивная информация. Решением Правящего Архиерея, по моей просьбе, у нас меняется настоятель храма - я остаюсь клириком этого прихода, а его настоятелем становится священник Илья Александров. Так что - король умер, да здравствует король!

Ваша дружба с отцом Ильей началась с командировки в Чечню?

Гораздо раньше. Мы с ним познакомились, когда я был руководителем Миссионерского и Катехизаторского отделов. Он пришел, чтобы починить нам компьютер. Я в нем узнал студента богословских курсов, которые мы с отцом Петром Мангилевым организовали на моем родном историческом факультете.

Конечно, он все сломал до конца. Но просидел у нас с 6-ти вечера до часу ночи - не пищал, что есть или спать хочет, или устал. А, доломав все окончательно, он развел руками и сказал: «Простите меня, пожалуйста. Кажется, не получается». Мы решили, что такой человек нам нужен, и пригласили его на работу в наш отдел. А потом Правящий Архиерей его рукоположил, и батюшка стал служить.

Отец Владимир, что дал Вам опыт, приобретенный в Чечне?

Облегчил общение с людьми негативно настроенными. В Чечне мы попали в атмосферу, где священник был чуждым элементом. Поговорка о том, что в окопах нет атеистов - это полная чепуха, в окопах атеистов полным-полно, а уж в обычной походной жизни их тем более предостаточно. Мы друг другу помогли - люди стали помягче, я стал погрубее - была хорошая конвергенция личностных свойств.

Это объективно. А субъективно - во-первых, я влюбился в Кавказ, а во-вторых, приобрел хороших друзей. И сейчас мы встречаемся с ними, как с очень близкими людьми - не только потому, что есть ощущение спецназовского братства, а просто потому, что они сами по себе люди замечательные. Любая идея, объединяющая людей по принципу служения, устраняет личный интерес в отношениях, то, что называется двойным дном. Тем более, почти со всеми из них мы причащались из одной Чаши в очень необычных условиях. Так что - братья.