Командир красных Максим угрюмо ехал на коне впереди отряда. Рядом устало плелась лошадь его друга и комиссара Веньки Рабиновича. Максим был бравым командиром и прославился на полях Гражданской войны, но тут его от-ряду было приказано ездить по деревням и реквизировать церковные ценности. Максим вначале было возмутился – это не белых шашкой рубать, но в Совнаркоме области надавили на его революционную сознательность, и он осознал, да, надо, дело Революции требует. 

Красный командир не особо обращал внимание на попов, изымая оклады с икон, церковную утварь и другие ценности. Мало чего они там лепечут! Отмахивался как от назойливых мух. Везде находились активисты, которые помогали быстро справиться с работой. Если же возникали проблемы, то только один вид пулемёта «Максим» служил весомым аргументом в пользу красноармейцев. Священники да и многие сельчане плакали, когда отряд Максима покидал село. «Что эти слёзы по сравнению с тем голодом, который разразился на другом конце России?» – оправдывал себя он.

Покровка было последним селом, куда его отряду нужно было заехать. 
Пожилой священник – отец Серафим – открыл двери храма. Посредине пол был застелен чистой белой тканью, на которой лежало всё, что могло представлять хоть какую-то ценность для Советской власти. 

Максим ухмыльнулся и приказал солдатам, составляя подробную опись, собирать всё в ящики. Пока солдаты зани-мались делом, Максим и Венька ходили по храму и равнодушно рассматривали осиротевшие без окладов иконы.

Отец Серафим одиноко сидел в углу на скамейке и горестно наблюдал за происходящим, перебирая в руках чётки.

Дойдя до Царских врат, Максим постоял, осматривая их, после некоторых раздумий толкнул ногой. Врата раскры-лись. Он, оглянувшись на Веньку, вошёл в алтарь, следом зашёл и комиссар. Отец Серафим только тяжело вздохнул.

– А это что такое? – вдруг раздался зычный голос Максима.

Отец Серафим непонимающе встрепенулся.

Из алтаря появился Максим и Венька, в руках которых была чаша для Причастия, лжица, копие и прочие богослу-жебные вещи.

– Это, – тихо ответил отец Серафим, – для службы надо, завтра наш храмовый праздник… Покров, … мы себе са-мые простенькие оставили…

– Не положено! – отрезал Максим. – Сказано всё, значит всё.

– А как же праздник?! – в дверях храма стоял десятилетний Миша, помогавший батюшке в алтаре, в его глазах уже наворачивались слёзы.

– Бога нет. Так сказал наш вождь товарищ Ленин. Это всё пережитки. А пережиткам служить неча. Так и передай всем…. А ну, цыц, без сопливых скользко! – и Максим сделал вид, что потянулся к нагану.

Мальчик исчез.

Красноармейцы, закончив работу по изъятию, решили заночевать в селе, чтобы завтра поутру отправиться в об-ласть. Был выбран крепкий амбар, где были заперты все собранные ценности, и выставлен часовой. 

Весть о том, что завтра праздничной службы не будет, вмиг облетела всё село… 

Отец Серафим всегда вставал очень рано, и этот день не был исключением. «Пойду, вычитаю, то, что можно, в хра-ме приберусь после иродов этих», – горько подумал священник.

Открыв церковь, священник горестно оглядел всё по сторонам, взял веник и направился в алтарь. Войдя, отец Сера-фим остолбенел: на своих местах, как и положено, стояли чаша для Причастия и остальные богослужебные предметы – самые красивые и ценные из всего того, что вчера было конфисковано. Они как будто бы ожидали, когда начнётся служба.
Отец Серафим подошел и потрогал - не мираж ли это? Нет. Вся утварь была настоящей. 

В алтарь заглянул Миша и кошлянул. Отец Серафим вздрогнул, оглянулся и почему-то зашептал:

– Миша, быстро буди народ, только тихо, – будет служба! Через полчаса начинаю. Все будут причащаться!

Через двадцать-тридцать минут обеспокоенные жители села собрались в храме, но, увидев, как отец Серафим пра-вит службу, успокоились и начали молиться…

Максим проснулся поздно. Нехотя вышел во двор, умылся. После завтрака дал команду отряду быть готовым к вы-ступлению через час. Когда открыли двери амбара, где хранились конфискованные церковные ценности, у красного командира от негодования перекосилось лицо – один из ящиков был открыт и наполовину пуст.

– Кто стоял на часах? – заорал командир, вытащив наган.
Часовой попятился и залепетал, что он только что сменился. На крик из хаты выскочил Венька. Максим взял себя в руки и снова прошёл в амбар. 

Небольшое окошко под крышей было открыто…

Когда отец Серафим начал читать отпуст, дверь в храм с треском растворилась. В проёме встал пулемёт «Максим». В церковь медленно вошли красный командир и комиссар. Народ испуганно начал пятиться и сгрудился у правой стены храма. Отец Серафим, дочитав отпуст, спустился к верующим. Так и встал в полном облачении и крестом в руках, тихо шепча: «… покрый нас честным Твоим Покровом и избави нас от всякаго зла, молящи Сына Твоего, Христа Бога наше-го, спасти души наша».

– Ну? Кто посмел воровать у Советской власти? – спросил громко Максим.

Присутствующие молчали. Командир красных молча и медленно окинул всех тяжёлым и угрюмым взглядом, за-держиваясь недолго на каждом отдельно. Люди с тревогой и опаской смотрели на Максима, отводили глаза.

– Пулемёт сюда! – зарычал он.
Красноармейцы быстро втащили в храм второй пулемёт и установили напротив верующих.

– Я повторяю свой вопрос, – медленно, произнося каждое слово, начал Максим, – Кто вор? … Считаю до трёх, … раз,… два… 
– Я, – ответил отец Серафим и сделал шаг вперёд.
Максим скептически окинул священника взглядом и сказал:
– Очень хорошо, один есть… Однако сам бы ты не справился… Кто ещё?
Повисла тишина.
– Считаю до трёх…
– Я, – раздался голос алтарника Миши.
В углу около правого клироса послышалось женское причитание. «Мать, наверное», – подумал Максим.
– Замечательно! Ещё кто?
– Я.
Из народа выступил вперёд сгорбленный восьмидесятилетний старик – дед Потап, под руку его поддерживала ста-рушка – его жена Елена.
– И я, – добавила старушка.
– Что же ты старый делал? – удивился Венька.
– Я на стрёме стоял, – прошамкал старик.
– И я стояла, – добавила старушка.
Вдруг верующие оживились.
– И я был, … я тоже, … и я, …и я, … я, … я, … я…
– А ну, тихо! – заорал Максим. – Что же вы у амбара ночью всем селом делали?
– Молились! – выкрикнул кто-то из толпы. – Ко Пресвятой Богородице…

Максим обвёл верующих угрюмым взглядом. На него смотрели сотни спокойных и уверенных глаз. Они не боялись. Уже не боялись. И тут Максим – доблестный красный командир, прославленный в боях с белыми, первым шедший в атаку, вдруг оробел. Что-то там внутри оборвалось. Он почувствовал, правда не на его стороне. Максим отвёл взгляд от людей и посмотрел на икону Божьей Матери у Царских врат. Через несколько секунд он от неё отвернулся, но отец Се-рафим увидел, вернее, почувствовал, что что-то еле уловимо в глубине глаз красного командира изменилось, что-то дрогнуло.

Максим повернулся к красноармейцам и закричал:
– Живо все на улицу.
Резко повернулся и пошёл на выход.
– Я не понял…, – несмело и удивлённо запротестовал Венька.
Максим обернулся и зло рявкнул:
– Я сказал всем!

Как только дверь храма за красными затворилась, отец Серафим начал служить благодарственный молебен к Пресвятой Богородице... 

А Максим в этот день первый раз в своей жизни напился до беспамятства – внутренняя вера в то, что он поступал и поступает правильно, пропала, его жизненные ориентиры пошатнулись…

Андрей Леонидович Карчевский